Б.С.Лукошков. Конец 1940-х

Борис Степанович с детства мечтал стать художником. К этой цели он шел долго. Окончил школу в Шенкурске. Служил в Красной Армии.

В 1941 году, когда началась Великая Отечественная война, девятнадцатилетним юношей попал на фронт. «13 сентября 1941 года, выходя из окружения, в уличных боях у местечка Лохвица Полтавской области был тяжело ранен. Лишь осенью 1943 года снова вступил в действующую армию. В июне 1944 года опять ранен. Демобилизован в октябре 1944 года. Инвалид Отечественной войны». Эти строчки из автобиографии, кажется, «закрывали» всякую возможность воплотить свою мечту: такие тяжелые ранения и их последствия, подорвавшие его здоровье и силы. Но какие бы преграды ни ставила судьба, возраст, недуги – стремление быть художником оказалось неодолимым. Только талант, необыкновенная работоспособность, жизнелюбие, большая внутренняя убежденность, помогли Борису Степановичу осуществить мечту.

В 1949 году он поступил в Ленинградское художественное училище. По окончании, в 1954 году, продолжил учебу в Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина, но последствия ранения

на фронте все же давали о себе знать. После года академического отпуска он принял решение закончить учебу и уехать к себе на родину.

Начался самостоятельный путь, который не мог быть ровным и гладким в силу мятежного духа, неуспокоенности самого художника. Борису Степановичу пришлось тяжелее других: к тому времени, когда он впервые показал свои работы, традиционный рубеж молодости в искусстве – тридцатипятилетие, был уже позади, и он, человек большой природной одаренности, сам «строил» творческую судьбу.

Имя Лукошкова неразрывно связано с историей развития архангельской графики. В далеком 1957 году первые рисунки и иллюстрации к ранним романтическим произведениям А.М. Горького «Макар Чудра» (1957) и «Старуха Изергиль» (1957) получили высокую оценку и экспонировались в Москве на Республиканской выставке, посвященной 40-летию Советского государства. С этого года художник становится участником областных, а с 1964 года и зональных выставок «Советский Север».

В 60-е годы отмечался возросший интерес советских художников к станковой графике и особенно к линогравюре, как к одному из наиболее оперативному виду искусства. Именно техника и материал графиков несли в себе искомые черты новизны: краткость и динамичность, быстрота исполнения и воздействия, декоративность. В это же время в среде архангельских художников увлеченно начали работать в линогравюре Г.А. Рябоконь, В.С. Вежливцев, Б.С.Лукошков.

«Согласно каталогам зональных выставок «Советский Север» графиков из Архангельска участвовало в 1964 году - 4, а в 1974 году - 14. Своего рода произошел «графический взрыв», - писал Д.К. Ширяев. С большим успехом гравюры наших художников экспонировались на зональных и республиканских выставках. И каждый из них шел своим путем.

Годы учебы в Ленинграде. Начало 1960-х

Вкругу семьи. Шенкурск. 1954

Борис Степанович успехами в линогравюре был обязан прежде всего настойчивой работе, своим поискам. В многократных пробах он нашел свою дорогу, выработал собственные приемы гравирования и печати, часто работал без подготовительного рисунка, резал линолеум с натуры, считая, что так выявляются все достоинства этой техники.

Тематика ранних листов художника была связана с его родными шенкурскими местами, а более частый и любимый мотив - облик деревни, рыбацкого поселка, причалов, улиц: «Рыбацкая слобода» (1964), «Заборье» (1966), «Золотица» (1970).

По своей природе линогравюра тяготеет к обобщенности. Хорошо понимая это, художник уходил от излишней жанровости, от детальной разработки сюжета.

В результате его гравюры и сейчас привлекают строгим изяществом, лаконизмом: нетронутые плоскости белой бумаги смотрятся то как гладь залива, у которого приютилась деревенька («Северная тишина», 1969), то как небо и вода с отраженными в ней монастырскими постройками («Сия », 1967), то как залитая солнцем земля («Родина моя», 1987) или как волны, омывающие одинокую створу («Створа», 1968). Автор был придирчив к качеству листов, выбирал не самый эффектный оттиск, а тот, который отвечал в наибольшей мере эмоциональному строю изображаемого мотива.

В конце 60-х годов творческой удачей художника стали гравюры «Бакенщики» (1966) и «Створы» (1967). В них автор умело сочетал темные пятна с ритмом светлых линий, что придавало линогравюрам легкий серебристый колорит и тональное богатство. Можно наблюдать, как в этих работах все строже отбирался сюжет, его детали, а образы выросли до эпического звучания. Гравюры получили высокую оценку и были представлены в Москве (1967) на всесоюзной художественной выставке, посвященной 50-летию Советской власти.

Художник много путешествовал. Живые впечатления, сильные и взволнованные, легли в основу серии графических листов, посвященных уникальным местам Беломорья, старинным памятникам Севера, Соловкам, Сийскому монастырю, древним церквям и соборам Каргополя и Шенкурска: «У Белого моря» (1962-1964), «Соловецкий кремль» (1966), «Каргополь» (1966), «Сия» (1967), «Шенкурские соборы» (1970).

К 70-м годам он «высветляет» свои работы, не оставляя больших плоскостей темных пятен и отдавая предпочтение тонкой ажурной сетке легких, непринужденных штрихов или размеренным ритмам светлых линий: «Речка Царева» (1970), «Сумпосад» (1971), «Доброе утро, Сереженька» (1978).

Гравюры этих лет художник часто «согревал» солнцем. Свет солнца пропитал один из самых любимых автором и зрителем листов «Речка Царева» (1970), северную реку со сказочным названием, несущую в своих водах солнце. Огромные его лучи покрыли избы, землю, высокий берег и летящих клином журавлей. Настроением светлой радости веет от гравюры «Утро в деревне» (1969), где изображение северных изб соединено с фантастическим зрелищем неба, заполненного не одним, а многими солнцами. В работах разных лет у художника часто в небе летят журавли. Он очень любил этих гордых птиц. Их присутствие придавало гравюрам разный образно-эмоциональный смысл: сказочность и легкость в «Речке Цареве» (1970), свободу и воздушность в «Соловецком кремле» (1966), драматизм и величие «В журавлином краю» (1968).

За работой. Архангельск. 1957

«Я давно знал гравюры Лукошкова, меня поражала их мягкость и какая-то органичная светлая чистота и уют. В места, написанные им, хотелось поехать и пожить там, чтобы отдохнуть от шума и скоростей», - писал Владимир Личутин, после посещения мастерской художника.

Одновременно с графикой Борис Степанович много работал в живописи. Он говорил: «Занятие графикой и живописью одновременно помогает проникнуть в тайны того и другого вида искусства, но чем-то высшим для себя считаю живопись и к ней тянусь». И путь к картине оказался для него более долгим и сложным, чем к гравюре; и тут менялись не только темы, но и манера, стиль письма, образный строй, цветовые решения.

В 50-е годы он выставился работами «На сенокосе» (1954), «Март» (1956), «Рябинка» (1956), «Весна» (1957), «Осенний мотив» (1957), которые выявили основной жанр-пейзаж, а главную тему, что и в графике - родные шенкурские места. Написанные в традиционной реалистической манере, они раскрывали тот мир, в котором художник родился и окружал его с детства, мир, который был особенно близок и понятен. Однако работы с натуры никогда не оборачивались этюдностью, напротив, каждый холст компоновался как картина

и обретал большой обобщающий смысл. Автор создавал пейзажи деревень, полей, виды любимой реки Ваги, окрестностей Шенкурска, бесконечно варьируя и обогащая одни и те же мотивы: «Вага под Шенкурском» (1957), «Деревня Заборье» (1958), «Под Успочей» (1956), «Пристань. Шенкурск» (1958), «Шенкурск» (1960). Да, это зима и лето и еще весна, темные грозы, розовые закаты, белые ночи, шенкурские дворики, пристани, дома рыбаков, берега реки. В них правда простых, обыкновенных видов одухотворена каким-то поэтическим восприятием повседневности. Они отмечены созерцательностью, нежностью, ностальгией и любовью к тихой своей родине. Ему удалось по-своему почувствовать Север и создать собственный стиль в северном пейзаже.

В большинстве картин советских художников 50-х-60-х годов было заметно стремление осмыслить и раскрыть революционную тему во всех ее аспектах и важнейших событиях, связанных с борьбой за Советскую власть. Не прошли мимо этой темы и архангельские художники. М.С. Баранчеев написал «Портрет П.И. Булатова, участника гражданской войны на Севере» (1956) и большую работу «Комиссар Чумбаров-Лучинский на Северном фронте»(1959).

На отдыхе. 1960-е

Каждую весну и осень художник уезжал на родину, где во многих домах хранили как святыню старые буденовки, шинели и разные другие вещи, связанные с жизнью и бытом солдат, расспрашивал очевидцев событий, консультировался у местного краеведа В.В. Шишкина. Выполнил к картине триста этюдов, которые со временем стали не только подсобным материалом, но и представляют сейчас самостоятельную ценность. Это лица, характеры земляков, детей и внуков тех, кто в то далекое время защищал родные места.

Композиция картины построена так, что на ней нет сражения, а изображен отряд уходящих на фронт добровольцев. Автор намеренно ограничил количество действующих лиц, чтобы привлечь внимание к каждому. Люди объединены силой и ясностью духа, готовностью к подвигу. Суровый, боевой настрой картины усиливался строгим, лаконичным цветом, сведенным к серо-стальному колориту.

Работа художника стала творческой удачей. Она экспонировалась на Республиканской художественной выставке «Советская Россия» в Москве, посвященной 50-летию Советской власти (1967), на зональной «Советский Север» в Кирове (1967) и получила живой отклик зрителей, особенно земляков. Борис Степанович вспоминал: «Людям, окружавшим меня во время создания картины, благодарен. Они знали замысел, помогали изо всех сил. Иной раз прямо с работы шли ко мне, терпеливо позируя. Или по-другому помогали - пожалуешься им, мол, где достать сапоги, обмотки тех времен? Глядишь - через второго, третьего, достанут, принесут: на, художник, рисуй».

Продолжением этой темы стала картина «Пинежане» (1970). В ней также нет сражений, но выразительно показаны характерные приметы военного времени: солдаты, орудие, военный корабль. Они несут большую смысловую и композиционную нагрузку. Главный акцент сделан на психологической выразительности женского образа - образа, полного внутреннего драматизма. «Пинежане» по стилю, колориту перекликались с картиной «Северодвинцы.1918 год». Казалось бы, Борис Степанович нашел себя, обрел необходимое для самовыражения профессиональное умение.

«Святое семейство». На родине. 1960-е

Именно 70-е годы стали переломными в живописи Бориса Степановича. Смена была вызвана не какими-то внешними обстоятельствами, а внутренней потребностью открывать в себе самом новые творческие возможности и упорно искать свой стиль. Он не стеснялся учиться, был открыт всему новому и принадлежал к числу беспокойных, ищущих мастеров. Глядя на работы последних лет «Вечер» (1980), «В деревне» (1980), «Хмурое утро» (1981), «Июльский вечер» (1989), «Мастер Фотей» (1989), становится очевидным, как изменился его стилевой язык, как порой неожиданны композиции полотен, как стремится он к большей изобразительной и живописной свободе, широте письма, сохраняя при этом свою авторскую узнаваемость.

Всего несколько цветов, но разнообразных по оттенку и светлоте, передавали эмоциональные состояния художника. Драматически напряжены полотна «Тревожный вечер» (1982) и «Северные рубежи» (1983), светлы и безмятежны «Спасо-Преображенская церковь в д. Ижма» (1983) и «Журавли» (1985). Многие пейзажи запоминаются различным цветовым состоянием огромного неба, нюансами одного ведущего цвета.

Небольшое количество натюрмортов дали возможность увидеть неторопливое, сосредоточенное внимание автора к пластической, цветовой и фактурной выразительности вещей. Через их отбор и характер раскрывались увлечения, интересы самого художника. В полную силу звучат различные оттенки красного цвета, пылающего огненным жаром, в работе «Брусника»(1971). Россыпь ягод сверкает своей щедрой красочностью. Тщательно и бережно сопоставлены автором предметы из мастерской «В мастерской художника» (1972).

Можно по-разному воспринимать картины Бориса Степановича, но нельзя не увидеть, что на последнем этапе своей творческой жизни художник стремился показать нам стихию своих красочных переживаний. Его понимание, ведущее к усилению роли цвета в живописи, никак не облегчало задачу, а, наоборот, усугубляло стоявшие перед ним трудности, требуя от него еще большего напряжения сил. И он с упоением работал цветом, фактурой, мазком, отдавая предпочтение не столько изобразительным, сколько выразительным возможностям картины.

Автор душой принял свои новые работы. В этом была его правда. И надо ли говорить, что получилось, а что – нет. Это имеет ценность, потому что создано личностью.

Будучи восприимчивым к окружающему художник живо реагировал на новое. Его радовали и не оставляли равнодушным живописные достижения и смелые композиционные дерзания молодых художников.

Лукошков возглавлял на протяжении многих лет архангельское отделение художников РСФСР и стремился, чтобы в состав правления входили молодые, энергичные, инициативные люди, чтобы каждый художник осознал свою причастность к заботам и делам творческого союза.

Н.Г. Юданова

На охоте. 1970-е

Из воспоминаний:

Борис Лукошков – гордость нашего небольшого Шенкурска не только в силу оставленного им наследия в художественных полотнах, но и как Человек с высокой моральной ответственностью за судьбы людей большой и малой Родины. Особенно дороги ему были и Шенкурск, и наши деревни, и кормилица Вага. Его честный и искренний талант взрастила эта шенкурская земля, та атмосфера, в которой протекали его детство и юность, и та жизнь уездного полузабытого богом городка, в котором он черпал темы своего художественного творчества…

… Подлинной радостью было возвращение знакомых ребят с войны. Пусть многократно раненых, искалеченных, изувеченных, но живых. Среди них был и Борис. Страшно было смотреть на его израненное тело. Когда-то сильное и красивое, оно было покрыто шрамами. Но внешне он всегда был бодрым и уверенным, что внушало уважение…

После войны, как и многим другим, ему надо было определиться, лал дальше жить. У него была страсть, был талант живописца, он усиленно готовился в Ленинградское училище…

Тяжела жизнь художника. И только сильный характер да жена Павла Николаевна помогли Борису преодолеть трудности, стать известным мастером…

Творческая жизнь Бориса была тесно переплетена с общественной. Его лидерские качества проявились в архангельском отделении Союза художников, председателем которого он был избран. Несколько лет честно и страстно отстаивал интересы своих собратьев по кисти. Благодаря его настойчивости, художники получили в новостройках несколько мастерских, было организовано много выставок…

Большую роль в жизни каждого человека имеет семья. Видный шенкурский жених Борис Лукошков остановил свой выбор на замечательной девушке – детском враче Павле Николаевне. Паша оказалась истинной хранительницей домашнего очага. Любящая и заботливая жена, она много помогала мужу во всей его жизни.

Его пристрастием была рыбалка. Как и ко всякому делу, к ней он подошел основательно. Купил лодку с мотором и все свободные дни от ледохода до ледостава проводил на воде…

Февраль 2002 года
В.И. Ившин
товарищ

С внуком в деревне Ижма. 1980

Мое первое знакомство с Борисом Степановичем произошло в 1968 году, я окончил Ярославское художественное училище и работал в театре кукол художником.

Мы встретились в выставочном зале, тогда он был на улице Народной, где проходила выставка архангельских художников. Борис Степанович был очень общительный, доброжелательно настроенный человек, выдержанный, умный, в общем вызывающий уважение. На выставке со свойственным мне максимализмом я высказал ему свое суждение о качестве работ на то время: да-да, нет-нет, это заслуживает внимания – это нет. Что было, то было. На то время коллектив Союза художников был в целом очень сильный, старейший коллектив на Севере. На тот момент в расцвете своего таланта были такие художники как Свешников, Михалев, Рябоконь, Котов, Ширяев, Сараев, Фатьянов, Софронов, Таргонские и еще целый ряд художников, которые составляли лицо организации. Союз художников занимал заметное место в культурной жизни области. А Борис Степанович был не формальным лидером, на то время ему было 46 лет. Лукошков как-то очень среагировал на мои критические замечания. Он хорошо сказал, что все что здесь представлено, сделано на пределе возможностей каждого художника. И потихоньку мой задиристый тон, и категоричное решение стали улетать.

С того времени прошло 40 лет без малого, точнее 39. Но осталась благодарность и за этот урок и за другие уроки, которые постепенно позволяли выруливать к каким-то результатам.

Поездка на Белое море. Рыбалка в устье Двины. О них я вспоминаю очень часто. В этих поездах мне многое открывалось. Белое море рисуем. Солнце, июль, жарко. Сумпосад километра 1,5 от Белого моря. Пошли купаться. Борис Степанович снимает рубаху, лезет в воду, вода холодная, все же Белое море. Я тоже лезу в воду. Я не видел такого: красивый сильный мужик, а тело все в глубоких шрамах, это даже не шрамы, это перепаханная земля. Это все с войны. Ему было 19 в 41 году. Рождения 22 года – это самый выбитый год, так говорил Лукошков: «Я почти не встречаю своих ровесников». Не забуду его рук. На них не было живого места, шрам на шраме. Как он рисовал! А после войны, по его словам, приехал в Шенкурск и ключ с трудом вставил в замок.

Приехали в Сумпосад. Пошли смотреть. Я было папку схватил, тушь, перо, кисть. А Борис Степанович: «пойдем так просто посмотрим». Как правильно! А потом мне через несколько дней, а может почти сразу – «Вот что. Я очень тебя прошу - (сам суров) – если, что я стал рисовать, ты тот мотив не бери, а что ты стал рисовать – я не беру» Я сначала – да. Потом так завидно. Рисует, а я не могу, а выигрышно, готовая работа в жизни, только бери. Чувствую себя поставленным в угол. Но как благодарен. Ведь понял я это не сразу. Он то хотел, чтобы я стал видеть и ушел от общего, от общих мест, что уже увидено и не тобой. Это очень трудный, но нужный урок. И, пожалуйста, поймите его правильно. С этой поездки я сделал немало работ, а, может, это начало и легло в основу моего рисования.

У Бориса Степановича была удивительная черта, он мог делиться там, где считал нужным, что часто просто необходимо молодому художнику, своим творческим опытом. Это не значит, что он раскрывал «кухню» и т.д. На мои просьбы показать, как он делает композицию-«кухню» он прямо сказал: «Зачем, ну будет еще один Лукошков, а ты Зимирев! Ищи свою «кухню». Каждый художник – это своя «кухня». Мне, конечно, повезло, что я в самом начале встретил такого человека и не только его. Таких неформальных учителей было немало. Но Лукошков, он один такой. Он не только профессионально принял меня, но как человек мог дать нужный совет.

Борис Степанович принял участие в моей творческой судьбе. И очень сожалею, что порой, не подозревая, наносил ему боль непониманием. Но у него был еще один дар – прощать, это умение понять твою ошибку, природу её, и простить. Это был настоящий Северянин. Умный, хороший человек и художник!

художник
Е.Н. Зимирев
Апрель 2007 года

Солдаты войны. 1985. Д. Ширяев, С. Теликов, Н. Кисляков, Б. Лукошков